Биография: Бузмаков Александр Васильевич
Бузмаков Александр Васильевич родился 25 марта 1935 года в деревне Вогулка Шалинского района Свердловской области. Отец и мать работали в колхозе. В 1947 году отец оставил семью, и Саша воспитывался у бабушки. После окончания Вогульской школы поступил в Пермское (Молотовское) речное училище на штурманское отделение. Получив диплом штурмана речного и озёрного флота и звание офицера запаса Военно-морского флота, с августа 1956 года работал на судах Камского речного пароходства.
Поэзией увлекается с детства. Первое стихотворение об Урале и Сталине написал в 5 классе. Флот – это романтика. Юный возраст и речные красоты стали основным толчком к стихосложению. В1995 году вышел первый сборник стихов «Капитанская вахта», а в 2003 году – второй «После диких штормов». К пятнадцати стихам написана музыка. Сборники стихов и кассетные записи песен имеются на его родине и во многих городах России. Со своими стихами он неоднократно выступал на митингах и перед коллективами разных учебных заведений и предприятий, Получил диплом лауреата 1 степени за участие в конкурсе авторских чтений «Земляки». В 2015 году его стихи вошли в коллективный сборник «Чайковские авторы о войне», изданный к 70-летию Победы в Великой Отечественной войне, в сборник «Войны не заживающие раны», в ижевский поэтический сборник «Луч» и в сборник «Пусть будет света торжество», подготовленный к 50-летию литобъединения при редакции газеты «Огни Камы», а в 2016 году – в сборник «Будь город мой благословен», выпущенный к 60-летию города Чайковский.
РАННЯЯ ОСЕНЬ
Музыка Трапезникова И.
Погоди, не балуй, не заигрывай очень.
Я тебя не пущу в свои дивные сны.
Погоди, не спеши, моя ранняя осень,
Я ещё не забыл своей первой весны.
Не забыл той весны обжигающий ветер,
Её ласковых губ молодое вино,
Но рассветы её уже гасит твой вечер.
Ты без стука в моё заглянула окно.
Всё равно не уйти от тебя, что от рока.
Только ты погоди. Погоди, не спеши.
Серебра своего не дари мне до срока
И своим холодком мне в лицо не дыши.
Погоди, не балуй, не заигрывай очень.
Я тебя не пущу в свои дивные сны.
Погоди, не спеши, моя ранняя осень,
Я ещё не забыл своей первой весны.
СОН
За деревней волнуется рожь,
Молоком ещё зёрнышки полны.
Ты навстречу мне, мама, идёшь
Через эти зелёные волны.
Двадцать метров к тебе добежать –
И забудутся жизни тревоги,
Только я не могу оторвать
От земли непослушные ноги.
Гонит ветер волну за волной,
Я навстречу тяну свои руки…
Образ матери, вечно живой,
Сны несут через годы разлуки.
УПРЁК
Одинокой «несла свой крест».
Будто чуя свою кончину,
И открыла в последний приезд
Сокровенные мысли сыну.
И заслуженный в них упрёк
Будто молотом бьёт по темени:
«У тебя на меня, сынок,
Никогда не хватает времени».
Как была ты, родная, права
При последней с тобою встрече.
Справедливые эти слова
Опровергнуть мне было нечем.
За прошедшие жизни года
Не могу я уйти от срама.
Не забудется никогда,
Что сказала, прощаясь, мама.
ДВЕ ФОТОГРАФИИ
На фотоснимках, как в рассказах книжек,
Живут послевоенные года:
Мужчина в форме, группа ребятишек.
Для них отцом он был ещё тогда.
Встают страницы той далёкой были:
Под крышей дома матери родной
Мы от обиды и от горя выли,
Когда ушёл он к женщине чужой.
Как стайка рыб, попавшая на сушу,
Мы жили в те тяжёлые года.
Чужая грязь пыталась лезть нам в души,
И не всегда – чужая доброта.
Тугим узлом затягивалась драма.
Промёрзшая до кончиков лаптей,
С работы поздно приходила мама
К голодным ртам оставленных детей.
Кормила нас картошкой, а не хлебом,
И струйки слёз бежали без конца.
А где отец? Между землёй и небом.
И был отец, и не было отца.
Он был отцом по нашим документам,
По форме носа и разрезу глаз,
По присланным в деревню алиментам,
По отчеству у каждого из нас.
На нём костюм военного покроя,
На нас рубашки сношены до дыр.
В огне войны он, может, был героем,
Для нас, детей, он просто дезертир.
ЗЕМЛЯКИ
В детстве лапти плести научил Евтифей,
Для корзин заготавливать вицы.
Говорил мне: «Ты в дело вникай, не робей.
Мастерство не порок. Пригодится».
А другие – кто сеять, кто поле пахать
(Землю жёсткую лемехом грызли)
И в нелёгком крестьянском труде познавать
Непреложную азбуку жизни.
Видеть светлые пятна в сгустившейся мгле.
В дни тяжёлые брови не хмурить.
Научили не горбясь ходить по Земле
И не падать под натиском бури.
Я в долгу перед Вами, мои земляки.
В неоплатном долгу перед Вами.
Вы зажгли в моём сердце добра огоньки –
Не погасишь любыми ветрами.
Этим дивным огнём я все годы горю.
Неоплатный свой долг понимаю
И за это: «СПАСИБО» – живым говорю,
Перед мёртвыми шапку снимаю.
МАСТЕР
Ещё зимний мороз пробирал до костей,
И под снегом лесные полянки.
А сосед, ожидая желанных гостей,
Мастерил им скворешни-дуплянки.
Сколько радости было у деда в глазах
С появлением первой капели!
Он «своих» узнавал в прилетевших скворцах
По особой рассыпчатой трели.
Годы гнули к земле, и старик занемог,
И уже не поднялся с постели.
Проводить на погост не приехал сынок.
А скворцы? А скворцы прилетели!
Каждый год прилетают из разных концов,
На скворешнях поют до обеда,
Может, те же скворцы, может, внуки скворцов,
Не забывшие мастера деда.
ПРАЗДНИК В ДЕРЕВНЕ
Что за праздник сельский без гармони!? –
Всё равно, что баба без греха.
Гармониста крепкие ладони
Рвут гармошки яркие меха.
В разноликом человечьем море,
Деревенском, празднично-хмельном
Плачет радость, и смеётся горе,
Половицы ходят ходуном.
СОВРЕМЕННИКУ
Запомни, откуда ты родом.
Когда-то всё было твоё:
И речка с искрящимся бродом,
Где бабы стирали бельё,
И крик журавлей у болота,
И в сотах желтеющий мёд…
Не знали, что всё это кто-то
С годами у нас отберёт:
И эти поля, и дубравы,
И песни, что пели с тобой…
И нашу Российскую славу
Испачкают чёрной смолой.
За смутные годы лихие
Пусть людям готовят ответ:
Среди патриотов России
Иванов непомнящих нет!
РОДИВШЕМУСЯ ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Ты в то время ещё и не знал,
Как смертельно стучит пулемёт,
И от боли в тебе не стонал
Сорок первый израненный год.
Много горя познал Человек
На пути до победной весны…
Убывают, как мартовский снег,
Ветераны последней войны.
И, не ведая боли чужой,
Мы на них мимоходом глядим,
Забываем порою с тобой,
Что мы жизнью обязаны им.
СЕЛЬСКИЙ ПОЧТАЛЬОН
В родной деревне, богом позабытой,
Пешочком с незапамятных времён
С потёртой сумкой, дратвою прошитой,
Разносит почту старый почтальон.
Ещё парнишкой в сапогах отцовских,
Подхваченный военною грозой,
За тридцать вёрст горбатых, а не плоских,
Носил он письма почты полевой.
Как ждали писем, порохом пропахших!
Он приносил вечернею порой
Весть об убитых, без вести пропавших
И о живых с последней мировой.
И ноги становились словно вата,
Когда встречал у адресата взгляд.
Ему хотелось спрятаться куда-то
От новых вдов и от сирот-ребят.
И диким криком всплёскивалось горе
При виде «похоронок» на солдат.
Пугливо жались галки на заборе.
Тонул в крови пылающий закат.
А он стоял безвинно-виноватый.
Как будто это он на их родных
Писал те «похоронки» адресатам,
Делил солдат на мёртвых и живых.
И с той поры, как от лучей заката,
Когда проходит мимо тех дворов,
Глаза отводит, будто виноватый,
От взглядов рано поседевших вдов.
ЛАПТИ
Когда-то лыком, при огне лучин,
У бедности заштопывали дырки…
Сдавали люди лапти в магазин.
И я принёс свои «одноковырки».
Стоял в сторонке молча, чуть дыша.
Блестел товар плетёной белизною.
Смотрел какой-то дядя не спеша
И на мои: «А это что такое?
Да разве это лапти? Барахло!
В войну такие по нужде не брали…»
А дальше и поехало-пошло…
Его слова кнутом меня хлестали.
Из глаз катились слёзы, будто град.
Я хлюпал носом, на него не глядя.
А сам сквозь землю провалиться рад.
Душа кричала: «Ну, зачем ты, дядя?!»
Осёкся он, взглянув на продавца.
«А чей парнишка? Подскажите, люди».
Узнав, что нету у меня отца,
Сказал: «Беру! Износу им не будет!»
Неизмерима доброта людей,
Приходит вдруг без стука и без спроса.
Идут года… А в памяти моей
У тех лаптей и правда нет износа.
ГИМН ЛОПАТЕ
Отшлифованный жизнью простой черенок
Из берёзы, немного горбатый,
Да зеркально блестящий стальной лепесток
Называют в народе лопатой.
Кубометры земли у траншей и плотин
Поднимали тобою когда-то.
Равноправный рабочей семьи гражданин
На Земле работяга-лопата.
Ты повсюду нужна, как пустыне вода.
Наш последний приют небогатый,
Как последняя дань человеку труда,
Будет выкопан тоже лопатой.
Жизнь меняется, словно ветра в феврале:
Умирают и люди, и даты,
Но я знаю одно: никогда на Земле
Не исчезнут из жизни лопаты.